Все тонкости — в размере, толщинах и материалах. Вот их подбором и согласованием и занялся Термен, с немалым, между прочим, энтузиазмом. Он перебрал десятки вариантов, но как-то не очень удачно. И тут я особо помочь не мог — если принцип я знал, то вот спецификации…
— Медный корпус неплох, мистер Грандер, но требуется очень точная обработка.
— Это не проблема, в Филадельфии есть прецезионное производство измерительного инструмента, закажем там. Что-то еще?
Термен замялся.
— Лев, не стесняйтесь, говорите! Чем можно помочь, как ускорить?
— Можно ли посеребрить резонатор изнутри?
Блин, вот что с человеком гражданская война и разруха делают. До сих пор над драгметаллами трясется!
— Да хоть позолотить! Там же микроскопические объемы, стоимость покрытия в первую очередь это стоимость работы, а уж потом металла!
Худо-бедно дело двигалось, попутно с разработкой эндовибратора у Термена получились своего рода мембранные микрофоны, а уж превратить их в «жучки» — легче легкого. В девяностые и нулевые, пока оборот спецтехники не взяли под контроль, кто только не клепал «подслушки», а уж студенты-радиотехники баловались этим через одного. А что — «утром сделал зарядку, днем отнес ее на радиорынок», трудов немного, а заработать можно, я тоже в этом отметился. Разумеется, на нынешней элементной базе получатся не «жучки», а «жучищи», но ведь у других и такого нет!
Всю осень мы провели кто где — Ося в конторе, Панчо в разъездах, я в лаборатории, изредка выбираясь в Нью-Йорк, где в Ziegfeld Follies восходила звезда Таллулы. Встречи наши становились все реже, не в последнюю очередь благодаря сонму более перспективных поклонников — во всяком случае, она уже стала владелицей симпатичного автомобильчика и снимала квартиру в Гринвич-Виллидж.
В ноябре публика обсуждала взрыв газгольдеров в Питтсбурге, при котором погибло почти тридцать человек, и почти не обратила внимания на расстрел забастовщиков в Колорадо — подумаешь, всего тринадцать убитых! А что полиция фигачила из «томпсонов» по безоружной толпе — поделом красным! Русская эмиграция малость возбудилась по случаю десятилетия Октября, в честь которого товарища Троцкого выперли из партии, но завершение под Гудзоном первого в мире подводного автотуннеля мгновенно вытеснило прочие события из новостного поля.
Прокатиться по нему нам довелось почти сразу после открытия — в Нью-Йорке у меня случилось два больших дела. Для начала я обзавелся собственным Фордом-А, забрав его у дилера еще до официального релиза. В отличие от старичка Форда-Т у новой модели имелись нормальные педали, руль и рычаг переключения скоростей. А еще радиоприемник — он-то и был причиной, по которой я заполучил машину, хрен бы кто мне ее продал до срока, не будь я создателем авторадио и миноритарным акционером недавно созданной корпорации NBC*! Тем более в варианте хот-рода, с форсированным до пятидесяти лошадок движком.
* NBC — вещательная компания, а также принадлежавшая ей общенациональная радиосеть, ныне телекомпания и телевизионная сеть.
Но главное, мы встречали гостя из Парижа, прибывшего на одноименном лайнере. По трапу сошел пожилой человек в идеально отглаженном костюме с перекинутым через руку пальто. Увидев отца, он приподнял мягкую шляпу, под которой обнаружилась круглая, как биллиардный шар, лысина:
— Jean! Bonjour! Comment allez-vous?
Отец обнял его и произнес с ударением на последний слог:
— Владимир!
Я же смотрел на гостя — седые усы без военной лихости, две вертикальные морщины над носом, редкие брови — и весь его штатский облик никак не вязался со званием «генерал-майор».
— Лучше называй меня Вальдемар, — перешел гость на английский.
— Хорошо, Вальдемар. Это мой сын, тоже Жан или Джон, — представил меня отец.
Гость подал руку, внимательный взгляд его темных глаза несуетливо пробежался по моему лицу и мне показалось, что Владимир запоминал мой словесный портрет.
— Прекрасно, что ты приехал, Вальдемар!
— Во Франции стало скучно, к тому же, десять премьеров за последние четыре года слишком много для меня. Хочется стабильности и настоящего дела.
Автомобиль подкатил к чреву тоннеля, гость напрягся, но проезд под толщей вод перенес стоически. Понятное дело, дядьке под шестьдесят, а тут прогресс чуть ли не в преисподнюю тащит, да еще джаз из приемника гудит.
Пока я рулил, старшее поколение предавалось воспоминаниям из которых я узнал много нового. Владимир Лавров, генерал русской службы, был перед мировой войной чем-то вроде неофициального резидента во Франции. Такой статус позволял ему действовать свободнее и у него под рукой сложилась целая агентурная сеть. Но самое главное, именно он познакомил отца с мамой. Последние десять лет он жил под чужим именем, намеренно дистанцируясь от разборок красных с белыми.
К новому, 1928 году при помощи инженеров Grander Commutations мы выкатили новую модель «доски маржин-колов» и разослали клиентам предложение проапгрейдиться или хотя бы провести техническое обслуживание.
В бригаду, помимо Панчо, вошли еще два человека, электрик и телефонист, которых привел Ося — он взял их в профсоюзе и клялся, что люди надежные. Впрочем, все главные работы Панчо делал сам, встраивая секретную часть и маскируя ее «лишними детальками», припоем и обрезками проводов. Даже я не всегда мог с первого взгляда определить, где именно стоит жучок.
Тогда же испытали эндовибратор, поставив его прямо у отца в кабинете — разговор слышно, слова разобрать можно.
Но Ося сразу же выхватил главное:
— Мало ли за что балаболить могут! А нам сутками сидеть и ждать, пока они важное скажут? А если таких микрофонов будет десять?
— Не надо ждать милостей от природы! — методика прослушивания засела у меня в голове еще в девяностых, попав туда из детективного романчика, названия которого я бы не вспомнил и под пытками. — Не ждать, а самим провоцировать. Позвонили, вбросили новость, слушаем реакцию.
Панчо, хоть его сомнения не развеялись окончательно, признал, что способ рабочий. Дальше мы прикинули, куда можно вкарячивать эндовибраторы — сувениры, картины, обшивку стен, косяки и так далее. Но это опять же приводило нас к задаче преданного и мотивированного персонала и тут советы Лаврова могли сильно помочь…
Беседы с генералом я начал сразу после приезда Владимира Николаевича, стараясь определить его возможности. Но хитрый дед больше усмехался в усы и в лучшем случае отвечал нечто неопределенное.
Пока речь не зашла о прошедшей войне.
— Видите ли, Джонни, — вещал Лавров, постукивая палкой по дорожкам вокруг дома, — война не закончена.
— Это как?
— Противоречия, из-за которых она разгорелась, не устранены, а значит, нас ждет продолжение.
— Но люди не желают воевать! — подыграл я генералу.
— Это так, особенно во Франции. Но вы же бывали в Германии, видели жажду реванша? Полагаю, году в сороковом, когда подрастет новое поколение, не успевшее на прошедшую войну, все и начнется. Сейчас наметился ситуативный союз между униженной Германией и большевиками, но спайка двух континентальных империй это страшный сон англичан. Они сделают все возможное, чтобы этот союз развалить, а в идеале, натравить стороны друг на друга.
Мощный дед, все верно вычислил.
— Мне тоже кажется, что ближайшим противником России станет не Польша или Румыния, а Германия. И начаться все может лет на пять раньше, мелкими шажками.
Лавров бросил на меня заинтересованный взгляд.
Понемногу прощупывая друг друга (хотя больше он меня, чем я его) мы сошлись, так сказать, по вопросам геополитики и стратегии — мы против Германии, как бы слабо она сейчас не выглядела.
Понемногу складывался Ноев ковчег нашей контрразведки — мы передали Лаврову двух «аналитиков», а молчаливого господина, бывшего сотрудника морской разведки США он привел сам, вместе с ними набирался ума и опыта Панчо. Лавров несколько раз посетил лабораторию, общался с Терменом, но к технике отнесся равнодушно — старая школа.